Толкование сновидений - Страница 25

На самом же деле, по-видимому, никто не знает, насколько он добр или зол, и никто не может отрицать наличности в памяти аморальных сновидений. Ибо, помимо этого противоречия в оценке сновидений, обе группы авторов обнаруживают стремлениевыяснить происхождение аморальных сновидений; образуется новое противоречие смотря по тому, находится ли конечный их источник в функциях психической жизни или в воздействиях соматического характера. Неотразимая сила фактов заставляет сторонников ответственности и безответственности сновидений выдвинуть единодушно какой-то особый психический источник аморальных сновидений.

Все те, которые признают наличность нравственности в сновидении, избегают принимать на себя полную ответственность за свои сновидения. Гаффнер говорит (с. 24): «Мы не ответственны за наши сновидения, потому что наше мышление и воля лишаются базиса, на котором единственно зиждется правда и реальность нашей жизни. Поэтому никакая воля и никакое действие в сновидении не может быть ни добродетелью, ни грехом». Все же человек несет ответственность за аморальные сновидения, поскольку он их косвенно вызывает. Перед ним стоит обязанность нравственно очищать свою душу как в бодрственном состоянии, так и особенно перед погружением в сон.

Значительно глубже производится анализ этого смешения отрицания и признания ответственности за нравственное содержание сновидений у Гилъдебрандта. После того как он утверждает, что драматизирующая репродукция сновидения, концентрация сложнейших представлений и процессов в ничтожнейший промежуток времени и признаваемое также и мною обесценивание отдельных элементов сновидения должны быть приняты во внимание при обсуждении аморального содержания сновидений, он признается, что все же нельзя всецело отрицать всякую ответственность за греховные поступки в сновидении.

...

«Когда мы стараемся категорически отвергнуть какое-либо несправедливое обвинение, особенно такое, которое относится к нашим намерениям и планам, то мы говорим обыкновенно: „Это и во сне нам не снилось“; тем самым мы признаем, с одной стороны, что мы считаем сон наиболее отдаленной сферой, в которой мы были бы ответственны за свои мысли, так как там эти мысли настолько связаны с нашей действительной сущностью, что их едва можно признать нашими собственными; не отрицая наличности этих мыслей и в этой сфере, мы допускаем, однако, в то же время, что наше оправдание было бы неполным, если бы оно не простиралось до этой сферы. И мне кажется, что мы, хотя и бессознательно, но все же говорим сейчас языком истины» (с. 49).

«Немыслимо представить себе и одного поступка в сновидении, главнейший мотив которого не прошел бы предварительно через душу бодрствующего субъекта, – в виде ли желания, побуждения или мысли». Относительно этого предшествующего переживания необходимо сказать: сновидение не создало его, – оно лишь развило его, обработало лишь частицу исторического материала, бывшего в наличности в нашей душе; оно воплотило слова апостола: «Кто ненавидит брата своего, тот убийца его». И если по пробуждении субъект, уверенный в своей нравственной силе, с улыбкой вспоминает свое греховное сновидение, то едва ли от первоначальной основы его можно отделаться такой же легкой улыбкой. Человек чувствует себя обязанным, если не за всю сумму элементов сновидения, то хотя бы за некоторый процент их. Для нас предстают здесь трудно понимаемые слова Иисуса Христа: «Греховные мысли приходят из сердца», – мы едва ли можем избегнуть мысли о том, что каждый совершенный нами в сновидении грех влечет за собой хотя бы минимум греха нашей души» (с. 52).

В зародышах и в печальных побуждениях, постоянно возникающих в нашей душе, хотя бы в форме описанных искушений, Гильдебрандт видит источник аморальных сновидений и высказывается за включение их в моральную оценку личности. Это те самые мысли и та же самая оценка, которая, как мы знаем, заставляла благочестивых и святых всех времен жаловаться на то, что они тяжкие грешники. Небезынтересно будет узнать, как относилась к нашей проблеме святая инквизиция. В «Tractatus de Officio sanctissimae In-quisitionis» Thomas'a Carena (Лионское издание, 1659) есть следующее место: «Если кто-нибудь высказывает в сновидении еретические мысли, то это должно послужить для инквизиторов поводом испытать его поведение в жизни, ибо во сне обычно возвращается то, что занимает человека в течение дня» (Dr, Ehniger, S. Urban, Schweiz).

Во всеобщем проявлении этих противоречащих представлений – у большинства людей и даже не только в сфере нравственности – сомневаться нельзя. Обсуждению их не уделялось, однако, должного внимания. У Спитты мы находим следующее, относящееся сюда мнение Целлера (Статья «Irre» во Всеобщей энциклопедии наук Эрша и Грубера) (с. 144): «Редко разум организован настолько удачно, что он постоянно обладает полною силою и что постоянный ясный ход его мыслей не нарушают не только несущественные, но и совершенно абсурдные представления; величайшие мыслители жаловались на этот призрачный, докучливый и неприятный хаос впечатлений, смущавший их глубокое мышление и их священнейшие и серьезнейшие мысли».

Более ярко освещает психологическое положение этих противоречащих мыслей Гильдебрандт, который утверждает, что сновидение дает нам иногда возможность заглянуть в глубины и сокровенные уголки нашего существования, которые в бодрственном состоянии остаются для нас закрытыми (с. 55). То же разумеет и Кант в одном месте своей «Антропологии», когда говорит, что сновидение существует, по всей вероятности, чтобы раскрывать нам скрытые наклонности и показывать нам то, что мы собою представляем, и то, чем мы были бы, если бы получили другое воспитание; Радешток(с. 84) говорит, что сновидение открывает нам только то, в чем мы сами себе не хотели признаться, и что поэтому мы несправедливо называем его обманчивым и лживым. И. Е. Эрдманн говорит: «Сновидение никогда не открывало мне, что мне следует думать о ком-либо; но сновидение неоднократно уже, к моему собственному огромному удивлению, показывало мне, как я отношусь к нему и что я о нем думаю». Такого же мнения придерживается и И. Г. Фихте: «Характер наших сновидений остается гораздо более верным отражением нашего общего настроения, чем мы узнаем об этом путем самонаблюдения в бодрственном состоянии». Мы обращаем внимание на то, что проявление этих побуждений, чуждых нашему нравственному сознанию, лишь аналогично с известным уже нам господством сновидений над другими представлениями, относящимися к бодрственному состоянию или играющими там ничтожную роль; по этому поводу Бенини замечает: «Конечно, наши склонности, которые мы считали подавленными, исчерпанными, воскресают. Старые и погребенные страсти оживают. Люди, о которых мы не думали, появляются в образах сна» (с. 149).