Радешток (с. 145); «В действительности кажется невозможным различить в этом хаосе какие-либо твердые законы. Уклоняясь от строгой полиции разумной, руководящей представлениями в бодрственном состоянии воли и от внимания, сновидение калейдоскопически смешивает все в своем хаосе».
Гильдебрандт (с. 45): «Какие изумительные скачки позволяет себе спящий субъект в своих умозаключениях. С какой смелостью он опрокидывает вверх ногами все самые признанные истины! С какими нелепыми противоречиями в строе природы и общества мирится он, пока, наконец, апогей бессмыслицы не вызывает его пробуждения! Можно множить, например, во сне 3х3; нас ничуть не удивит, если собака будет читать стихотворение, если покойник сам ляжет в гроб, если скала будет плыть по морю; мы вполне серьезно принимаем на себя ответственные поручения, становимся морскими министрами или же поступаем на службу к Карлу XII незадолго до Полтавского боя».
Бинц (с. 33) ссылается на выставленную им теорию сновидений: «Из десяти сновидений, по меньшей мере девять, абсурдны. Мы соединяем в них лица и вещи, которые не имеют между собой решительно ничего общего. Уже в следующее мгновение точно в калейдоскопе группировка становится иною, быть может, еще более абсурдной и нелепой, чем была раньше. Изменчивая игра дремлющего мозга продолжается дальше, пока мы не пробуждаемся, не хлопаем себя ладонью по лбу и не задаемся вопросом, обладаем ли мы еще способностью здравого мышления».
Мори (с. 50) находит чрезвычайно существенным для врача сравнение между сновидением и мышлением в бодрственном состоянии: «Если сравнить ход мыслей в состоянии бодрствования с целенаправленными, подчиненными воле движениями, то образы сновидений можно сравнить с хореей, параличом. …В остальном же сновидение представляется ему целой серией деградации способности мыслить и рассуждать» – лучше – «последовательной деградацией способности мыслить и рассуждать (с. 27)».
Едва ли необходимо приводить мнения авторов, повторяющих утверждение Мори относительно отдельных высших форм душевной деятельности.
Согласно Штрюмпелю, в сновидении, – само собою разумеется, и там, где абсурдность не бросается в глаза, – отступают на задний план все логические операции души, покоящиеся на взаимоотношениях и взаимозависимостях (с. 26). По мнению Спитты (с. 148), в сновидении представления, по-видимому, совершенно уклоняются от закона причинности. Радешток и другие подчеркивают свойственную сновидениям слабость суждения и умозаключения. По мнению Иодля (с. 123), в сновидении нет критики и нет исправления восприятии путем содержания сознания. Этот автор полагает: «Все формы деятельности сознания проявляются в сновидении, но в неполном, изолированном и подавленном виде». Противоречие, в которое становится сновидение по отношению к нашему бодрственному сознанию, Штри-кер (вместе со многими другими) объясняет тем, что в сновидении забываются факты или же теряется логическая связь между представлениями (с. 98) и так далее и т. п.
Авторы, которые столь неблагоприятно отзываются о психической деятельности в сновидении, признают, однако, что сновидению присущ некоторый остаток душевной деятельности. Вундт, учения которого столь ценны для всякого интересующегося проблемой сновидения, категорически утверждает это; но возникает вопрос о форме и характере проявляющегося в сновидении остатка нормальной душевной деятельности. Почти все соглашаются с тем, что репродуцирующая способность наименее страдает во сне и обнаруживает даже некоторое превосходство по отношению к той же функции бодрственного состояния, хотя часть абсурдности сновидения должна быть объясняема забыванием именно этого элемента. По мнению Спитты, сон не действует на внутреннюю жизнь души, которая полностью проявляется затем в сновидении. Под «внутренней жизнью» души он разумеет проявление постоянного комплекса чувств в качестве сокровенной субъективной сущности человека» (с. 84).
Шольц (с. 37) видит проявляющуюся во сне форму душевной деятельности в «аллегоризирующем преобразовании», которому подвергается материал сновидения. Зибек констатирует в сновидения и «дополнительную толковательную деятельность» души (с. 11), которая проявляется ею по отношению ко всему воспринимаемому. Особенную трудность представляет для сновидения оценка высшей психической функции сознания. Так как мы о сновидении знаем вообще благодаря лишь сознанию, то относительно сохранения его во время сна не может быть никакого сомнения; по мнению Спитты, однако, в сновидении сохраняется только сознание, а не самосознание. Дельбеф признается, что он не понимает этого различия.
Законы ассоциации, по которым соединяются представления, относятся и к сновидениям; их происхождение выступает наружу в сновидении в более чистом и ярком виде. Штрюмпель (с. 70): «Сновидение протекает исключительно, по-видимому, по законам чистых представлений или органических раздражении при помощи таких представлений, иначе говоря, без участия рефлекса и рассудка, эстетического вкуса и моральной оценки». Авторы, мнения которых я здесь привожу, представляют себе образование сновидения приблизительно в следующем виде: сумма чувственных раздражении, действующих во сне и проистекающих из различных вышеупомянутых источников, пробуждают в душе прежде всего ряд впечатлений, предстающих перед нами в виде галлюцинаций (по Вундту, в виде иллюзий, благодаря их происхождению от внешних и внутренних раздражении). Галлюцинации эти соединяются друг с другом по известным законам ассоциаций и вызывают, со своей стороны, согласно тем же законам, новый ряд представлений (образов). Весь материал перерабатывается затем активным рудиментом регулирующей и мыслящей душевной способности, поскольку это в ее силах (ср. у Вундта и Вейгандта). До сих пор не удается, однако, разобраться в мотивах, обусловливающих зависимость галлюцинаций от того или другого закона ассоциаций.